КСАПА ХУЛИГАНКА - Страница 9

- Мудреныш, ты про дело говори. Я не такой умный, как ты.

- Я про дело и говорю. Если мы с чудиками пересечемся, твоя девка нас всех спасти может. Если захочет. А захочет - погубит, понял? Надо, чтоб не она для нас, а мы для нее своими стали.

Я ничего не понимаю, но запоминаю. Потом подумаю. А Мудреныш продолжает:

- Меня она бояться и слушаться должна. Друг ей нужен, чтоб защищал. Надо, чтоб за защитой к тебе бежала. Ты - добрый. За тобой девки табуном бегают, но ты их боишься. Тебя она полюбит. Но если ждать, пока ты догадаешься ее с собой положить, кто другой точно себе девку заберет. Вот мне и пришлось девку под тебя чуть ли не силой ложить. Тебе же три полоски подавай, других ты боишься.

- Спасибо, Мудреныш, - бормочу я и поднимаюсь.

- Забудь, что я сказал, - говорит он. - И береги Ксапу. Может, я или кто другой на нее наседать будем. Ты защищай и утешай. Я - злой, ты - добрый. Пусть она за защитой к тебе бежит.

Два раза повторил. Что я, совсем глупый, с первого не пойму? Иду назад словно оплеванный. Хорошо, никто не видит, все спят уже. Мудреныш все вперед видит, а я - только то, что под носом.

Шалаш Ксапы изнутри светится. Несильно, но все видно. Лезу внутрь. Ксапа без штанов сидит, мазь в больную ногу втирает. На щеках - мокрые полоски. Мазь вонючая. Пробую чуть-чуть на язык - горькая и жжет. Правильная мазь. Только воняет сильно.

Мечталка несколько шкур приносит. Тепло спать будет. Раздеваюсь, ложусь, шкурами укрываюсь. Ксапа заканчивает в ногу мазь втирать, раздевается, огонек гасит, ко мне под шкуры ныряет. Носом в плечо утыкается. Только я собрался ее взять, расплакалась. Тихонько старается. Пришлось утешать. Решаю, что утром возьму, когда плакать не будет.

Взял, как же! Мечтать не вредно. Утром вокруг нашего шалаша половина общества толпится. Прозрачные стенки руками трогают, на нас пальцами показывают. Моя одежку под шкуры затаскивает, вылезает одетая. Я тоже штаны так натягиваю. Выходим. Половина общества шалаш изучает, другая половина вамы складывает, шкуры увязывает. Мудр Головача с охотниками вперед посылает. В проводники им Фантазера дает.

Солнце еще в зенит не поднялось, а мы в переход трогаемся. Два человека шест от вама на плечи кладут, к шесту шкуры и скарб всякий привязан. Много груза несем. Все несут. Только малые дети да совсем старые без груза идут. Многие из старых не пройдут за перевал.

Ксапа за мной как привязанная ходит. Взялась шест в паре со мной нести. Сзади идет. Глупая, я хотел ее в паре с Мечталкой поставить. У девок шесты легче.

Тяжело идти по горелому лесу. А как он горел... Никто из стариков не видел, чтоб лес так горел. Ветер сильный был, искры нес, жар нес. Мы бежали, звери бежали. Нам повезло, совсем близко от реки стояли. Все спаслись. Тогда Заречные нас на свой берег пустили. На другом берегу реки стояли, лицо от жара рукавом закрывали, так лес горел. Но через реку пожар не перекинулся. Широкая река.

Четыре дня лес горел, семь дней дымил. Два дня мы коптили впрок мясо погибших животных. Потом мясо уже нельзя было коптить, и Мудр послал охотников на разведку во все стороны. Весь наш лес сгорел - от гор на восходе до гор на закате. От реки и до перевала. Жаркое лето было, дождей совсем не было. Теперь нет у нас леса, пепел под ногами, пепел на одежде, пепел на руках и на лицах. Сухой пепел серый, от пота чернеет. Пот в пепле светлые полоски промывает. Обугленные стволы под ногами. Трудно идти с грузом, перешагивать надо. Некоторые стволы пнешь - углями рассыпаются. Другие прочные, пнешь - только облако золы поднимается. Ветра нет, облако долго в воздухе висит.

Два раза Мудр привал устраивает. На третий раз стоянку объявляет. Солнце еще высоко стоит. Прошли мало, а устали сильно. Ксапа на холм забирается, дальнозоркую штуку достает, назад смотрит. Ко мне спешит, говорит что-то. "Человек, человек там", - рукой назад показывает. Да там не два человека, а два десятка, не меньше. Старые еще долго подтягиваться будут. Потому Мудр рано стоянку объявил, чтоб до ночи подтянулись.

Моя успокоиться не может. Мечталку среди женщин высмотрела, к ней бежит. Мечталка с девками вам ставит, моя у них шесты отбирает. Чуть не подрались. Я вспоминаю, что вчера Мудреныш говорил, подхожу, велю не спорить, а учиться у Ксапы и дать ей все, что просит.

Зря, наверно, так сказал. Моя два самых тонких шеста загубила. Каждый на пять частей ломает. Два длинных шеста на землю кладет, на них, поперек, короткие. И привязывает. Я не сразу понимаю, что волокушу делает. Чудную немного, но волокушу.

Потом оказывается, что эту волокушу вдвоем нести надо.

- НОСИЛКИ, - несколько раз повторяет Ксапа, указывая на свою волокушу. Пусть будет НОСИЛКИ. Смешное слово. Я беру два длинных ремня, длину отмеряю, чтоб ремень на плечах и шее лежал, привязываю к ручкам. Теперь вес не на руки приходится, а на шею и плечи. Руки только придерживают. Что я, волокуш не таскал?

Моя прибалдела сначала, потом обрадовалась, меня губами по щеке мазнула. Впереди встает, и идем мы с НОСИЛКИ к старой стоянке. Хотел спросить, зачем, да при всех неудобно. И не знаю, как спросить. Моя еще мало слов знает.

Понял, зачем идем. Недаром моя твердила: "человек, человек!". Вот он, на обгорелом стволе сидит. И зовут его Седой. Мать говорила, знатный охотник был. Ругаться любит. Его послушаешь - все теперь не так делают... То-то будет! Но виду не подаю, Ксапа затеяла, пусть сама и нарывается.

Ксапа кладет НОСИЛКИ под ноги Седому и приглашает его на них лечь. Слов не знает, поэтому сама ложится, пример показывает. Потом его за локоть хватает, к НОСИЛКЕ тянет. Седой сердится, я улыбаюсь да посмеиваюсь.