КСАПА ХУЛИГАНКА - Страница 64

Только засыпать стали, степнячка в вам тихонько пробирается. Мокрая и холодная как лягушка. Это я узнаю, потому что она одежку сбрасывает и хочет ко мне под шкуры залезть. Жамах электрический фонарь зажигает и такой ей РАЗНОС устраивает... Степнячка - в слезы. У них это так громко выходит - с подвываниями. Что, мол, никому она не нужна, все ее гонят, на улице дождь, ветер, а утром Жамах первая ее бить будет, А она ни в чем не виновата, что у всех уже есть женщины.

- Не ругайся на нее, - прошу я. - Она замерзла.

- Не ругаться? Да они все теперь так и лезут под бок к чужим мужчинам. Хотят, чтоб их забрали как Папу.

Мы так шумим, что просыпается Кочупа. Он молча подходит, молча берет степнячку за волосы, молча отводит к себе на шкуры и молча, но энергично согревает. Мужчины чубаров суровы и немногословны.

Между взвизгиваниями, повеселевшая степнячка жалуется ему на жизнь. Но теперь уже без слез, а как бы даже хвастается. Да еще на языке степняков. Не знаю, понял ли Кочупа хоть слово.

- Это - молоко?

- Сгущенное и с сахаром.

- Молоко не такое...

- А какое? Я уже не помню, когда мамкину титьку сосал.

Жамах ухмыляется весело, достает легкий прозрачный стаканчик, оголяет левую титьку и сцеживает молоко в стакан. Потом так же из правой. Как сказала бы Ксапа, немая сцена. Я первый из охотников догадываюсь рот закрыть. Сергей раздает охотникам стаканчики, и Жамах разливает по ним молоко. Каждому достается по капельке, больше по стенкам размазалось. Но охотники долго пробуют на вкус, сравнивают со сгущенкой и делятся впечатлениями.

- Где же вы столько молока берете?

- Мы коров доим, - Сергей роется в ящике, находит банку мясной тушонки и показывает на картинке корову. - У коров молока много. Жамах стаканчик не смогла наполнить, а корова за один раз вон тот котел наполнит.

Охотники скептически косятся на котел у костра.

- Ты гонишь. За один раз не наполнит, - подает голос Вадим. - Только за два.

- А что такое сахар?

- Сахар - вот! - Сергей открывает синюю картонную коробку, кидает один белый кубик в рот, а коробку протягивает чубарам. Жамах первая берет кубик и, по примеру Сергея, сует в рот.

- Я такое в больнице ела. Его в воду кладут. Чай называется.

Охотники разбирают кусочки сахара. На лицах появляются улыбки. Я тем временем вскрываю ножом консервную банку. Думал, там мясо будет, но оказалось - сосиски. Точно такие, как на банке нарисованы. Мог бы сам догадаться. Вадим берет у меня две штуки, кладет на кусок хлеба и откусывает.

- Это называется бутерброд, - объясняет он, запивая из котелка горячей водой, в которой разболтал четверть банки сгущенного молока. - Не очень вкусно, но зато быстро готовить.

Тут меня дергает за рукав Жук. Я отдаю банку Жамах и отхожу с ним в сторону.

- Кто тебе синяк на лоб поставил?

- Это неважно. Дядя Клык, можно, с нами Чанан полетит? Я ей обещал... Попроси Серь'ожу, он тебя послушает.

- Та-ак... А зачем ты ей обещал?

- Ну кто же знал, что она так здорово драться умеет? Ну, лопухнулся я. У нас спор был, кто лучший охотник. Кто знал, что какая-то шмакодявка...

- Не ругайся.

- Тете Ксапе можно...

- А тебе - нет! - рявкаю я. - Мал еще! Эта шмакодявка на полголовы выше тебя. Синяк на лбу - она поставила?

- Ну... Да. А я ей нос разбил, но она все равно...

Я задумываюсь. Жуку, конечно, надо шею намылить, как Ксапа говорит. Но он - из наших. Если он слово нарушит, всем нам позор.

- Идем к Сергею.

Сергей выслушивает нас очень внимательно, зовет Платона и остальных.

- Почему бы и нет? - говорит Вадим. - Культурные связи, дружеские отношения - это в русле политики, проводимой Оксаной. Надо только с ее родителями обсудить.

Зовем Жамах.

- Все только рады будут, если она совсем не вернется, - говорит Жамах, выслушав нас.

- Господа, не делаем ли мы ошибку? - усмехается Платон. - Жук, зови свое чудо. Жамах, все-таки, предупреди совет матерей.

Чудо прибегает моментально, стоит только Жуку свистнуть и махнуть рукой. Слегка напуганное, шмыгающее носом, взъерошенное, но готовое дать отпор любому. И, конечно, вся при оружии. Охотники с собой столько не носят.

- Жамах, переведи, - просит Платон. - Слушай меня внимательно. Ты в нашем обществе будешь самая младшая. Поэтому должна слушаться всех. Если кто-то скажет, что ты его не слушаешься, моментом на вертолет - и назад.

- Я охотница, - сердито заявляет чудо.

- Это здесь ты охотница. А у нас будешь Жука слушаться. Жук, ты за нее отвечаешь. Слушай дальше, Чанан. Пока живешь у нас, будешь учиться языкам вместе с Папой.

- Она степнячка! - возмущается чудо. - А я - охотница!

- Это здесь она была степнячкой. А теперь - женщина Сергея. Над тобой главная. А ты у нас пока никто. Жук, отведи ее к машине, покажи, куда вещи сложить.

А когда они отходят, вполголоса добавляет:

- Сергей, проконтролируй.

Пока летим к Заречным, а потом через перевал, Чанан ведет себя смирно. ("Это ненадолго", - улыбается Мудр.) Так сложилось, что говорить она может только с Жамах и Папой-Бэмби. Но Жамах ее сразу шуганула, а Бэмби сидит рядом с Сергеем в кабине пилотов. Куда, как объяснила Жамах, заходить нельзя. Вот Чанан и просидела весь полет прижавшись носом и ладошками к стеклу иллюминатора.

Когда садимся у Заречных, из белого вертолета к нам заходит Платон и сообщает, что Ксапа пошла на поправку. После второй операции уже пришла в себя и говорила с врачами. О чем говорила - не знает. Чудики - они чудики и есть. Главного не спросил.

А когда мы проходим перевал, видим на посадочной площадке красную авиетку.

- Твою мать! Принес черт начальство, - ругается Сергей. Правда, понимаем его только мы с Жамах. Других Ксапа ругаться по-русски не учила.