КСАПА ХУЛИГАНКА - Страница 58

Когда, усталые, растягиваемся на досках, приготовленных для столовой, Платон с Ксапой опять заводят свой нескончаемый спор о неолитической революции.

- С нами или без нас, но она наступит, ты согласна? - напирает Платон.

- Ну да.

- Так какая разница, наступит она сейчас, или тридцать тысяч лет спустя?

- Ты в детский сад ходил? - спрашивает Ксапа.

- Там, где я вырос, не было ни яслей, ни детских садов, - Платон переворачивается на спину, закладывает руки под голову и мечтательно смотрит в голубое небо. - На север была тундра, а на юг - тайга. В школу-интернат нас возили на вертолете. И на нем же - домой, на каникулы. В школьной библиотеке была масса зачитанных до дыр, разваливающихся по страницам книг, оставшихся с лучших времен. А среди них - роман Олега Куваева "Территория". Мы ночами его вслух читали. Можешь не верить, но из-за этой книги я стал геологом.

- Мы в институте им тоже зачитывались... А какая у тебя специализация?

- Хронометраж, датировка, палеоботаника.

- Это как? - удивляется Сергей.

- По отпечаткам окаменевших листочков определяю, что это за растение, и в какой период оно произрастало. Это дает возраст пласта. Не очень точно, зато быстро и дешево. Кстати, об ископаемых. Оксана, ты здесь питекантропов не встречала? Они сейчас живут и здравствуют. Исчезнут только через пять-шесть тысяч лет.

- Ой, и правда!.. И мамонты! Нет, не видела. Эй! не уводи разговор в сторону! Я очень хорошо помню, как после детского сада пошла в школу. Это был шок! Конец свободе! Уроки, домашние задания, обязанности, кружки всякие, куда меня мама записывала, чтоб на улице не болталась. Была свобода, и вдруг вся кончилась. В один день и навсегда. Все по расписанию, все куда-то спешить надо, что-то делать. Может, у кого-то детство в попке до старости играет, а у меня в первом классе закончилось. Слышишь? И я не хочу, чтоб у народа, который меня принял, оно так же внезапно кончилось.

- Через два-три года охотники завалят здесь последнего лося. А за перевалом Айгуры дойдут до реки. А может, и перейдут реку. Что тогда?

- Я же говорю, Айгуров в добровольно-принудительном порядке надо переселить за хребет!

- А по одному из перспективных планов намечалось, что там мы поселимся. Первый поселок, опорная база колонизации и те-де. Но даже не в этом дело. Мы себе и другое место найдем. А если Айгуры захотят вернуться? Кочевые народы бывают очень агрессивны. Оседлые - нет.

- Предлагаешь развернуть сельское хозяйство?

- Угу. Надо же когда-нибудь переходить от культуры присвоения к производящей культуре.

- А знаешь, сколько крестьяне вкалывают? С утра и до ночи!

- Зато голод не страшен. А эта долина впятеро больше народа прокормит.

- Если не считать неурожаев, падежа скота и прочих прелестей.

- Но рано или поздно так все равно случится.

- Но я не хочу, чтоб рано, - всхлипывает Ксапа. - Ты посмотри, как мы живем! Свободно как птицы! Как студенты на каникулах!

- А через два года?

Ксапа ничего не отвечает, только носом шмыгает.

- Что такое флексия? - спрашиваю я Ксапу, чтоб отвлечь от грустных мыслей.

- Не знаю. Что-то лингвистическое. А ты от кого слышал?

- От второго пилота, что утром прилетал.

- Он такой же пилот, как я балерина, - Вадим перетекает из лежачего положения в сидячее и с хрустом потягивается.

- А кто он? - тут же насторожилась Ксапа.

- Восходящее светило лингвистической науки. Я ему записи нашей самой первой встречи отвозил.

- Ну, Медведев, погоди! Клык, родной, что он еще говорил?

Я закрываю глаза и напрягаю память. Чудик тогда говорил в мобилку. (Диктофон, - поправляет меня Вадим.) А я пытался отвязать сеть, которая удерживала коробки с консервами. Каждый был занят своим делом, и друг на друга мы внимания не обращали. Тем более, на мне была одежка чудиков.

- Что-то про корнеизолирующие языки. Что наш нарушает каноны. Что если б он был японцем и не знал славянскую группу языков, решил бы, что мы говорим на каком-то из славянских. Что мы ни с того, ни с сего переходим от флективного к изолирующему языку и назад. Что это нонсенс. Потому что у обоих языков общая основа. Потом подошел Сергей и обрезал узел, который я развязывал. Мы взяли по коробке и ушли. Больше я не слышал.

- Мальчики, вы что-нибудь понимаете?

Я открываю глаза и сажусь.

- Чего тут понимать? Со взрослыми мы говорим на взрослом языке, а с мелкотой - на детском, которому ты их обучила, - Фантазер даже глаз не раскрывает.

- Обалдеть, - только и произносит Ксапа.

- Скоро Мудр тебе бо-бо сделает, - продолжает Фантазер. - Ты обещала нас чему-то обучить. Клык, как это называется?

- Читать и писать.

- Во-во. И бабам что-то обещала.

- Ясли и детский сад, - припоминает Ксапа. - Меня надо уволить за несоответствие.

Поздним вечером, когда Олежек уснул, а мы с Ксапой уже разделись и собрались заняться искоренением рабских пережитков, Лава с Туной приводят плачущую новую степнячку. Буквально, за руки втаскивают.

- Ксапа, помоги... - хором и со стоном. - Серь'ожа обижает...

- Что на этот раз? - недовольно отрывается от меня Ксапа.

- Имя хочет отнять. Скажи ему, что имя отнимать нельзя. Пусть побьет лучше.

- Какое у нас имя?

Степнячки выталкивают вперед новенькую.

- Папа. Моя звать Папа.

Я фыркаю, переворачиваюсь на живот и утыкаюсь носом в постель, чтоб приглушить смех и не заржать во весь голос. Только плечи дрожат. Я-то знаю, что значит "папа" на языке чудиков.

- Клык, перестань издеваться над девочкой!

Дальше на трех языках вперемешку начинают объяснять новенькой, какое неудачное у нее имя. И какая путаница будет, когда у нее подрастет ребенок. Предлагают имена на выбор. Степнячка плачет, но от своего имени отказываться не хочет.